Между тем черт крался потихоньку к месяцу и уже протянул было руку схватить его, но вдруг отдернул ее назад, как бы обжегшись, пососал пальцы, заболтал ногою и забежал с другой стороны, и снова отскочил и отдернул руку. Однако ж, несмотря на все неудачи, хитрый черт не оставил своих проказ. Подбежавши, вдруг схватил он обеими руками месяц, кривляясь и дуя, перекидывал его из одной руки в другую, как мужик, доставший голыми руками огонь для своей люльки; наконец поспешно спрятал в карман и, как будто ни в чем не бывал, побежал далее.
Николай Васильевич Гоголь. Ночь перед Рождеством
Мир славит мужей философии, реки святой, за их жажду возвысить нас. Но есть меж них муж, схвативший Познанья стрелу, стезю в Высь, и воткнувший во прах нам на гóре(1). Им есть гений зла Аристотель: ум-меч, подменивший Единство, огнь душ, розни тьмой, смертью — Жизнь.
Гашение Истины, Светоча всех — Стагиритово зло: Нус, царь гнусный, взамен. Черен им, в философии нашей:
• Луну, Мену (греч.) скрыв от нас, как украл ее Гоголя черт, под|мен|ил он Ед|ин|ое — Общим (лат. communis): К|а|мен|ь — обломками, С|ер|дце(2) — бессердным Умом, тенью С|часть|я сего («чистым разумом» (Кант): со|лн|цем, мнимым без пятн, ведь пятно — оно всё; жизнь под ним — от Ума горе), тьмою — Огонь, Вечность — бреньем, корой ее, Ист|ин|у — слухами (смысл ее точный, прямой — подменив переносным, им созданным (3)), душу — пустой плотью, гробом ее. С тем муж сей — корнь коммунизма, тропы пустоты Маркса, Ареса, огнь чей — к|лип|пот, мир скорлуп (иуд.): ад, Низ Всего. Нас о Благе уча — Злу служа, был сей муж ф’ares’ей;
• в рознь Пращурам нашим он разделил Учителя и Истину, низведши его в друга («Платон мне друг…»), разъ|я|в тем Знанья цепь — чреду умов от Истины, Причины;
• Учителя в очах людей темнила этот скрыл, писавши мутно: «Некоторые (т.е. Платон — Авт.) утверждают...», «Учение об идеях ввели люди нам близкие» (молчит — кто именно) и проч.;
• ревнуя Истину, труды других он снес своей трактовкой: Огнь — во прах.
О стремлении Аристотеля свергнуть Учителя (= Истину) и занять трон его сказано:
Однажды, когда Ксенократ на некоторое время, чтобы посетить свой родной город, покинул Афины, Аристотель в сопровождении учеников, фокейца Мнасона и других, подошёл к Платону и стал его теснить. Спевсипп в этот день был болен и не мог сопровождать учителя, восьмидесятилетнего старца с уже ослабевшей от возраста памятью. Аристотель напал на него в злобе и с заносчивостью стал задавать вопросы, желая как-то изобличить, и держал себя дерзко и весьма непочтительно. С этого времени Платон перестал выходить за пределы своего сада и прогуливался с учениками только в его ограде. По прошествии трёх месяцев вернулся Ксенократ и застал Аристотеля прохаживающимся там, где обычно гулял Платон. Заметив, что он со своими спутниками после прогулки направляется не к дому Платона, а в город, он спросил одного из собеседников Аристотеля, где Платон, ибо подумал, что тот не выходит из-за недомогания. «Он здоров, — был ответ, — но, так как Аристотель нанес ему обиду, перестал здесь гулять и ведёт беседы с учениками в своём саду». Услышав это, Ксенократ сейчас же направился к Платону и застал его в кругу слушателей (их было очень много, и все люди достойные и известные). По окончании беседы Платон с обычной сердечностью приветствовал Ксенократа, а тот с неменьшей его; при этой встрече оба ни словом не обмолвились о случившемся. Затем Ксенократ собрал Платоновых учеников и стал сердито выговаривать Спевсиппу за то, что он уступил их обычное место прогулок, потом напал на Аристотеля и действовал столь решительно, что прогнал его и возвратил Платону место, где он привык учить.
Элиан. Пёстрые рассказы. III, 19
1. Преломив тем хребет свой в горб: Феба (египетски — Гора) клеймо и Луны, сын чей он.
2. Имя это являет нам 10, Дехаду («дце» — «дец» — «деци»), Мира (В|селен|ной) число: Свет-и-Тьму, С|ер|ый шар.
3. Мир не знать нам в незнании Истины, Cмысла прямого. Свершенная Аристотелем подмена его переносным смыслом, метафорой ложной, который есть перенос Истины в несуществование, Всего в ничто, — воровство, с коим бьется дитя, глас Луны, в речах взрослых зря ложь как раскол, рознь с собой. О том сказано:
…период языкового развития, когда дети начинают примиряться с метафоричностью наших «взрослых» речей (…), насколько мне удалось заметить, у нормальных детей начинается на шестом году жизни (Шесть — число времени, брения — Авт.) и заканчивается на восьмом или девятом. А у трехлетних и четырехлетних детей такой привычки нет и в зародыше. Логика этих рационалистов всегда беспощадна. Их правила не знают исключений. Всякая словесная вольность кажется им своеволием.
Скажешь, например, в разговоре: — Я этому дó смерти рад. И услышишь укоризненный вопрос: — Почему же ты не умираешь?
(…………….)
Бабушка сказала при внучке: — А дождь так и жарит с утра. Внучка, четырехлетняя Таня, тотчас же стала внушать ей учительным голосом: — Дождь не жарит, а просто падает с неба. А ты жаришь котлету мне.
Дети вообще буквалисты. Каждое слово имеет для них лишь один-единственный, прямой и отчетливый смысл — и не только слово, но порою целая фраза, и, когда, например, отец говорит угрожающе: «Покричи у меня еще!» — сын принимает эту угрозу за просьбу и добросовестно усиливает крик. — Черт знает что творится у нас в магазине, — сказала продавщица, вернувшись с работы. — Что же там творится? — спросил я. Ее сын, лет пяти, ответил наставительно: — Вам же сказали, что черт знает, а мама разве черт? Она не знает.
(……………)
Свежесть реакций ребенка на взрослую речь сказывается именно в том, что каждую нашу идиому дети воспринимают буквально. — С тобой голову потеряешь, ей-богу! — говорит, например, сердитая мать. — Со мною не потеряешь: найду — подниму.
Про какого-то доктора большие говорили в присутствии Мити, что денег у него куры не клюют. Когда Митю привели к этому богатому доктору, он, конечно, сейчас же спросил: — А где у тебя твои куры?
Для взрослых всякая такая реализация метафоры является, конечно, сюрпризом. Тот, кто сказал про старуху, будто она «собаку съела», даже не заметил, что упомянул о собаке. Тот, кто сказал о сварливых супругах, будто они «живут на ножах», не заметил в своей речи ножей. Тот, кто говорил про богатого доктора, будто куры не клюют его денег, ни на минуту не подумал о курах. В том и заключается огромная экономия наших умственных сил, что, оперируя готовыми штампами речи, мы почти никогда не вникаем в их изначальный смысл. Но там, где для нас — привычные комбинации примелькавшихся слов, стертых от многолетнего вращения в мозгу и потому уже не ощущаемых нами, для ребенка — первозданная речь, где каждое слово еще ощутимо.
Корней Чуковский. От двух до пяти
Подмена Истины, смысла прямого, подо|бьем ее, каков смысл переносный, есть то, о чем Воланд в романе Булгакова рек как о свежести истинной, первой в подмене второй. Здесь читаем:
Ошеломленный буфетчик неожиданно услышал тяжелый бас: — Ну-с, чем я вам могу быть полезен?
Тут буфетчик и обнаружил в тени того, кто был ему нужен.
Черный маг раскинулся на каком-то необъятном диване, низком, с разбросанными на нем подушками. Как показалось буфетчику, на артисте было только черное белье и черные же остроносые туфли.
Артист вытянул вперед руку, на пальцах которой сверкали камни, как бы заграждая уста буфетчику, и заговорил с большим жаром: — Нет, нет, нет! Ни слова больше! Ни в каком случае и никогда! В рот ничего не возьму в вашем буфете! Я, почтеннейший, проходил вчера мимо вашей стойки и до сих пор не могу забыть ни осетрины, ни брынзы. Драгоценный мой! Брынза не бывает зеленого цвета, это вас кто-то обманул. Ей полагается быть белой. Да, а чай? Ведь это же помои! Я своими глазами видел, как какая-то неопрятная девушка подливала из ведра в ваш громадный самовар сырую воду, а чай между тем продолжали разливать. Нет, милейший, так невозможно! — Я извиняюсь, — заговорил ошеломленный этим внезапным нападением Андрей Фокич, — я не по этому делу, и осетрина здесь ни при чем. — То есть как это ни при чем, если она испорчена! — Осетрину прислали второй свежести, — сообщил буфетчик. — Голубчик, это вздор! — Чего вздор? — Вторая свежесть — вот что вздор! Свежесть бывает только одна — первая, она же и последняя. А если осетрина второй свежести, то это означает, что она тухлая!
