Ночь густела, летела рядом, хватала скачущих за плащи и, содрав их с плеч, разоблачала обманы. И когда Маргарита, обдуваемая прохладным ветром, открывала глаза, она видела, как меняется облик всех летящих к своей цели. Когда же навстречу им из-за края леса начала выходить багровая и полная луна, все обманы исчезли, свалилась в болото, утонула в туманах колдовская нестойкая одежда.
Вряд ли теперь узнали бы Коровьева-Фагота, самозванного переводчика при таинственном и не нуждающемся ни в каких переводах консультанте, в том, кто теперь летел непосредственно рядом с Воландом по правую руку подруги мастера. На месте того, кто в драной цирковой одежде покинул Воробьевы горы под именем Коровьева-Фагота, теперь скакал, тихо звеня золотою цепью повода, темно-фиолетовый рыцарь с мрачнейшим и никогда не улыбающимся лицом. Он уперся подбородком в грудь, он не глядел на луну, он не интересовался землею под собою, он думал о чем-то своем, летя рядом с Воландом.
– Почему он так изменился? – спросила тихо Маргарита под свист ветра у Воланда.
– Рыцарь этот когда-то неудачно пошутил, – ответил Воланд, поворачивая к Маргарите свое лицо с тихо горящим глазом, – его каламбур, который он сочинил, разговаривая о свете и тьме, был не совсем хорош. И рыцарю пришлось после этого прошутить немного больше и дольше, нежели он предполагал. Но сегодня такая ночь, когда сводятся счеты. Рыцарь свой счет оплатил и закрыл!
Ночь оторвала и пушистый хвост у Бегемота, содрала с него шерсть и расшвыряла ее клочья по болотам. Тот, кто был котом, потешавшим князя тьмы, теперь оказался худеньким юношей, демоном-пажом, лучшим шутом, какой существовал когда-либо в мире. Теперь притих и он и летел беззвучно, подставив свое молодое лицо под свет, льющийся от луны.
Сбоку всех летел, блистая сталью доспехов, Азазелло. Луна изменила и его лицо. Исчез бесследно нелепый безобразный клык, и кривоглазие оказалось фальшивым. Оба глаза Азазелло были одинаковые, пустые и черные, а лицо белое и холодное. Теперь Азазелло летел в своем настоящем виде, как демон безводной пустыни, демон-убийца.
Себя Маргарита видеть не могла, но она хорошо видела, как изменился мастер. Волосы его белели теперь при луне и сзади собирались в косу, и она летела по ветру. Когда ветер отдувал плащ от ног мастера, Маргарита видела на ботфортах его то потухающие, то загорающиеся звездочки шпор. Подобно юноше-демону, мастер летел, не сводя глаз с луны, но улыбался ей, как будто знакомой хорошо и любимой, и что-то, по приобретенной в комнате N 118-й привычке, сам себе бормотал.
Михаил Булгаков. Мастер и Маргарита
Братьев с нами единство — единство Того с Сим как Вечности с бреньем. Их скрепа — Луна. Чрез нее Гости наши, эфирные сути (ведь Вечность — эфир, тайный Огнь), входят к нам, мира бренного ради рядясь в плоть, КОСТЬ-УМ сердцам этим как тьму на Огне.
Порой Века Пространства, Златого, Луна и Земля были телом одним. Но с расколом очей, давшим времени власть, волей Божьей Земля и земляне отпали с Луны, как отпало от Вечности, Истины брение, ложь, от Истока — река. В очах вечных Луна есть Земля и теперь; в очах бренных — Земля есть отдельный дом наш, связь чья с лунным Народом, нас старшим как Пращуры наши, вершима чрез точку Луны как врата, коей мы и Они — ряд един, что Антропным зовем.
Ряд Антропов Вселенной — единый Луной ряд Людей, разных местом своим: в Луне сущих и падших с нее.
В пункте этом антропы Того — Мира, Истины Божьей гонцы — облачаются в плоть, придающую тонким телам зримость в Сем. В Луне сущи нагими как чистые души, они, выходя из нее, надевают костюмы-тела.
Как свершается это? В сравненьи с антропом Земли, сутью пленной, не властной над выбором тел: носит он всю жизнь то, что дал Бог ему, — Гости, Любви люд свободный (Свобода — Любовь, Глубь Луны), есть телам господа: чтоб предстать нам Иными, берут они странные формы Пришельцев; блюдя свою тайность, берут тела наши, сиречь одеваются в нас, — и, не узнаны, вольно гуляют меж нами. Увидь оком горним мы людную улицу — промеж землян узрим ряженых: лунных Гостей в масках сих.
Во|льн|ость их в смене тел — знак единства с Луной их, хозяйкою брения, тел колеса, что Сан|сар|ой зовем. Дева-Мать, Луна — душ costumér, труд чей их раз|дева|ть-о|дева|ть. Быть с Луной заодно — быть со смертью единым: она суть Луна, бренных Жнец, Косá-Cáusa; плоть отрешить как костюм — умереть. Чрез единство сие явно главное свойство Антропного ряда — его непрерывность, творимая сверх наших знаний о ней как явь Мира с Единством его: от Единого-Господа — Мир как Одно.
С тем, зря лица землян, мы порою глядим на Гостей и не чуем под|вох. Так Создатель хранит нашу цельность от краха, пусть то — цельность лжи. Так, пытая Христа «Что есть Истина?», не знал Пилат: Истина — пред ним как Бог, явный в Сыне Своем.
